Голубичко: Курс на счастливую жизнь

Дом Галине Павловне не нравился — большой, несуразный, будто док или склад какой-то. Половину участка занимает, а толку! После тесной двушки, в которой семья Голубичко ютилась многие годы, ей, конечно, хотелось жильё попросторней, но ЭТО…

Галина обошла полупустые помещения, заглянула на кухню. Ну как — кухню… Просто отсек, отгороженный лёгкими перегородками. Даже без двери! Весь дом блинами и борщами провоняется! Да и обедать на кухне как-то привычнее… Тесно, да зато все под рукой, не нужно с подносом, как официантка, туда-сюда мотаться.

Создавалось впечатление, что здоровенную бетонную коробку просто наспех разделили как попало, залепили обоями и заполнили старой мебелью, создав видимость уюта на отдельно взятых островках. «Ситком снимали тут, что ли?» — Галина Павловна остановилась у неказистого книжного шкафа, заваленного пыльными томиками. Презрительно скривила губы, разглядывая витиеватые буквы на потертых корешках — «Господи, хлам какой…»

На первом этаже, кроме убогой недокухни и помеси холла с гостиной, были только ванная и спальня. И это — при такой-то площади!

Она поднялась по широкой лестнице на второй этаж: еще одна спальня и ванная. «Хоть пляши!» — глаза скользнули по одиноко поблёскивающему фаянсом унитазу у длиннющей пустой стены. По другую сторону, так же в одиночестве, скучала душевая кабина. «Какой безмозглый архитектор это проектировал?» — Галина Павловна возмущенно покачала головой и спустилась вниз.

— Голуба моя, иди сюда!

Она не сразу поняла, откуда донесся голос мужа — звук метался между голых стен, сбивая с толку.

— Голу-у-ба!

«В спальне!»- наконец сообразила Голучичко, и повернула к темнеющей в глубине коридора двери.

Григорий Петрович, уютно устроившийся в одном из двух глубоких зеленых кресел под облезлым торшером, довольно улыбался.

— Ну что, мать, берем домик? — радостно спросил он, когда супруга опустилась рядом. — Смотри, спальня какая шикарная! Больше чем наша старая раза в три!. Не о такой ли ты мечтала, рыба моя?

Галина Павловна еще раз хмуро оглядела мебель, которую ради приличия можно было бы назвать винтажной, и отрицательно покачала головой.

— Э, да тебе, гляжу, здесь не нравится… Почему?

— Неуютно тут… Дом совсем не жилой какой-то, чужой… — она зябко повела плечами и начала загибать пальцы: — Прихожей нет, зато две двери парадные зачем-то сделаны. Постучит кто, так и не сообразишь, к какой бежать! Да еще одна сбоку, третья… Сквозняки гуляют, как в сарае. Спальни две всего, а нам три нужно — Ганночке с Гошей опять в одной комнатушке толочься? Не маленькие детки ведь уже… И кухня — издевательство прямо какое-то! Давай другой дом искать, Гриша.

Галина сердито показала супругу количество выражающих недовольство пальцев и откинулась на спинку кресла, скрестив руки на груди.

— Ну вот… — растеряно протянул Григорий Петрович, лицо которого грустнело с каждым загнутым пальцем. — А я как этот дом увидел, так влюбился сразу! Он — будто большой пароход…

— Вот да, это ты верно подметил — как пароход, — перебила мужа Галина Павловна. — Огромный, старый, неуютный и бесполезный.

— Это ты зря! — обиделся Григорий Петрович.- На пароходе очень даже уютно и комфортно! Каюта — это ж от «уюта» произошло!

Он хитро посмотрел на жену и с жаром продолжил:
— Да мы всем тут каюты по высшему классу обустроим, не переживай, мать! Места — вон сколько! Хватит и нам, и детям, да еще и останется! И поплывем мы с тобой, голуба моя разлюбезная, в новую счастливую жизнь на всех парусах!

— Ты, Григорий, ты мне зубы-то не заговаривай! Каюта от уюта у него, — фыркнула Галина Павловна, пытаясь спрятать улыбку.

— Простите, глубокоуважаемая мадам домоправительниц, больше не буду ! — Григорий Петрович состроил мину провинившегося школьника и попытался чмокнуть супружницу в щечку.

— Да какая я, к бесу, домоправительница? Так, домохозяйка… — отмахнулась та, уворачиваясь. — Отчаянная…

_ Это почему ж — отчаянная? — удивился Григорий Петрович.

— Потому что нормальные в моем возрасте дома сидят и внучат нянчат, а не летят за тридевять земель, чтоб все с нуля начать.

— Скучная у них жизнь, у этих «нормальных», — заключил Григорий Петрович. — А у нас с тобой, рыба моя, столько интересного впереди! И внучат понянчим, только срок дай! Вот сосватаем Ганку за какого-нибудь хорошего парня, — и будут тебе внучата! А ребятишкам простор нужен — для игр и шалостей… Берем дом, а?

Он умоляюще посмотрел на супругу.

— Они ж тут простудятся, на семи ветрах! Хоть бы камин был… — забеспокоилась о будущих внуках Галина Павловна.

— Да установим мы тебе камин, тралы-неводы! Хоть в каждой комнате! Двери эти дурацкие заменим — в чем проблема? И комнату добавим наверху… Все — как захочешь! А кухню я тебе самолично перестрою и реечкой обошью — залюбуешься! Соглашайся, голуба! Яблоньки посадим, ромашки там всякие, анютины, это самое, глазки…Тут и река рядом — летом такая красотища будет! И тишина… Загорай, отдыхай, природой наслаждайся в свое удовольствие! «Для тебя — рассветы и закаты, для тебя ля-ля, ля-ля, ля-ляй-ля. Все для тебя, голуба, для тебя!»

Он подхватил Галину Павловну за руки и закружил в танце, отчаянно перевирая древний заезженный шлягер.

— Ой, умеете вы уговаривать, Григорий Петрович! — хихикнула, вырываясь, Галина Павловна. — Ну пойдем, соловей мой, послушаем, что детки скажут..

* * *

Собравшись в гостиной, семья Голубичко приступила к обсуждению дома. Галина Павловна еще раз озвучила все свои доводы «против», а Григорий Петрович трелями разливался, агитируя сына и дочь голосовать за приобретение это сомнительного, с точки зрения супруги, жилища.

Ганна больше склонялась на сторону матери — опять делить комнату с братом? Нет уж, увольте! Взрослой девушке трудно заниматься чем-то серьезным, когда у нее над ухом бренчат гитара или азартно комментируются танковое сражение на мониторе.

— А давайте, я себе в подвале комнату устрою, а? — Гоша тоже не горел желанием выслушивать постоянные нравоучения старшей сестры по поводу разбросанных носков или налепленных на стену постеров. — Я там репетировать смогу сколько угодно! И мешать никому не буду. Вот если б еще вход отдельный сделать…

Он мечтательно закатил глаза перед вырисовывающимися заманчивыми перспективами.

— Еще чего! — грозный голос родительницы разогнал радужные мечты, как стаю мух. — В подвале он жить собрался, как бомж! Да еще шнырять по ночам с дружками, пока мать не видит…

— Ну ма… Чего ты сразу? Сама же гитару мою терпеть не можешь. И комната наверху Ганке достанется целиком. Пусть жениха себе заводит — никто мешать не будет. Я ж о вас забочусь.

— Спасибо, заботливый ты наш! — Ганна со смехом легонько потрепала Гошу по начесанному, как у петуха, высокому гребню.

— Эй, руки! Весь ирокез мне помяла! — парень осторожно поправил вздыбленные пряди, прилаживая их на место.

— Пошли сын, взглянем еще разок на верхнюю палубу. Покумекаем, как вас обоих с комфортом разместить.

Мужская половина семьи двинулась к лестнице, оживленно переговариваясь и жестикулируя.

— Ну что думаешь, доченька? — спросила Галина Павловна, прислушиваясь к топоту наверху.

— Папе дом нравится. Он прямо ожил сразу! Глаза заблестели, как раньше, энергия бурлит. Сказал — дом ему корабль напоминает.

— Да, мне тоже сказал…

— Может, согласимся, мамочка? Пусть лучше ремонтом занимается, чем опять по морям своим с тоски сохнуть. Будет у него свой собственный дом-пароход! Глядишь, и со здоровьем все наладится. Да и Гошка строительным премудростям обучится — не все за компьютером сидеть, да на гитаре пилить.

— Ты права, пожалуй… Не для того мы всё бросили и в такую даль забрались, чтоб к старому вернуться. Будь что будет!- Галина Павловна решительно поднялась, заталкивая поглубже свое неудовольствие и разочарование. — Пойдем, обрадуем отца.

Мать и дочь крепко обнялись и пошли наверх.

Яра Рута (Iara Ruta)